Александра Крыленкова: «До Крыма обыски не были для российских силовиков методом массового устрашения»

Правозащитница Александра Крыленкова работала в международном обществе «Мемориал», признанном Россией в 2013 году иностранным агентом, была одним из руководителей Крымской полевой миссии по правам человека, которая позднее попала в «патриотический стоп-лист». Сейчас Крыленкова внимательно следит за соблюдением прав человека в Крыму в качестве координатора Полевого правозащитного центра.

Недавно Human Rights Watch опубликовали отчет, в котором говорится об усилении репрессий против гражданского общества в России и в Крыму. По вашим оценкам, можно ли говорить о каких-либо новых тенденциях в сфере нарушения прав человека на полуострове?

Акцент сместился в сторону обыденности. У репрессий появился определенный характер. Раньше они были хаотичны и непредсказуемы. Было непонятно: сегодня одного активиста задержали, а другого завтра точно за такой же поступок не задержали. В этом не было системности.

Сейчас она более менее вырисовывается. К примеру, ситуация с обысками. Она, к слову, не характерна ни для России, ни тем более для Украины. Как по мне, это чисто крымская особенность.

Некоторые вещи характерны и для российских реалий и силовых структур. Например, реакция в виде задержаний и оформления административных дел на любые попытки массовых мероприятий или вообще выражения своего мнения публично. А также особое пристальное внимание всех спецслужб к мусульманам, и попытки выстроить какие-то уголовные дела.

Понятно, что в России обыски есть, но они у нас есть, когда заведено уголовное дело, пускай даже политическое. Но обыски как метод массового устрашения — такого раньше я не встречала.

Можно ли говорить о том, что методы силовиков поменялись, стали более «российскими»?

Методы меняются, потому что все время меняется состав правоохранительных органов. Сейчас он более или менее устоялся. Но поначалу какая была система? Сперва были только военные. А летом 2014 года пригнали кучу госслужащих, в том числе силовиков, на обучение местных. Для силовиков это продолжалось почти год. Получилось смешение методов российских и местных, добавьте к этому желание крымских силовиков показать себя новой власти.

Потом обучающие уехали. И снова все изменилось. Правда, в Крыму до сих пор много силовиков из России, но это уже в силу того, что у нас просто их больше.

Если сравнивать ситуацию с правами человека в Крыму и в России: где она хуже, где лучше, и уместно ли вообще такое сравнение?

Россия она большая, разные ее регионы очень сильно в этом плане отличаются друг от друга. Если сравнивать Крым с Чечней, то в последней похуже. А если сравнивать с Москвой, то в Москве получше. Но в целом в России нынешнее положение дел с правами человека ухудшалось постепенно. Медленно, но верно репрессии набирали оборот. Соответственно и жители, и гражданский сектор под каждое это изменение умудрялись подстроиться.

В Крыму попробовали эту жесткую систему надеть на существующую реальность. Оно выглядит и ощущается намного жестче и тяжелее просто потому, что сжато во времени.

С точки зрения репрессий, какая категория крымчан наиболее уязвима?

Это мусульмане, причем я бы не говорила применительно к национальности, люди, связанные с Меджлисом, украинские активисты, которые публично высказывают свою позицию. Но за разговор на улице пока репрессии не угрожают.

Если говорить о группах риска с точки зрения социальной, то они в принципе ничем не отличаются. У нас всегда есть категории слабые и категории сильные. У последних всегда возможностей больше.

А если говорить об украинцах и крымских татарах — кто больше подвержен репрессиям и как эта ситуация изменилась за последнее время?

Я бы сказала, что давление в равной степени одинаковое, просто украинских активистов объективно меньше. На украинскую общину есть давление, и оно достаточно сильное. Пресекаются даже попытки создавать даже не политические, а просто культурные объединения.

Подобного рода организации находятся под постоянным давлением: они хотят провести встречу, а накануне их вызывают в полицию и ведут разъяснительные беседы. Если хотят на улице провести акцию — отказывают в выдаче разрешения. Могут позвонить из центра противодействия экстремизму или полиции.

Можно ли говорить о зависимости двух явлений: чем более активно проявляют свою позицию крымские татары здесь на материковой Украине тем сильнее репрессивная машина давит на крымских татар в самом Крыму?

Репрессии по своей природе цикличны. Происходит так: сейчас всплеск, а потом два месяца затишье.

Вот сейчас всплеск, и это объясняется тем что было много праздников, выходных — вот оно и накопилось. Мы заметили, что даже несмотря на приезд миссии Совета Европы, все равно репрессии были.

Поэтому я бы не говорила о том что есть конкретная взаимосвязь. О прямой зависимости можно говорить, когда речь идет о родственниках, друзьях и так далее.

О зависимости между первым и вторым можно говорить в «деле 26 февраля». Поначалу дали очень много времени на ознакомление с делом. Но когда началась блокада, они начали форсировать рассмотрение дела, аргументировав это блокадой. А форсирование это всегда плохо — намного меньше шансов разобраться.

Вы могли бы более конкретно прокомментировать данный судебный процесс?

С правовой точки зрения все просто — нет состава преступления. Я умею смотреть на календарь и понимаю, что это еще была другая страна по факту.

Со всех остальных точек зрения дело не в праве, а в политике. И, к сожалению, логика российских политических процессов практически никогда не бывает оправдательной.

Но при очень большом давлении, большой общественной реакции, в том числе мировой, бывает, что выносят очень мягкий приговор. Однако в деле Сенцова/Кольченко и Савченко это никак не помогло.

В связи с усилением репрессий в Крыму можно ли говорить об усилении протестного потенциала, о формировании зачатков гражданского общества?

Очень трудно, когда ты не знаешь правил игры.

Если ты понимаешь, какими могут быть последствия твоих действий, ты знаешь: вот на это я готов пойти, а на это — нет. В Крыму это невозможно.

Есть люди, готовые к проявлению гражданской позиции, но они чувствуют себя настолько неуверенно. Понимаете, собираются люди вместе, а кого-нибудь в «центр Э» вызвали, сильно надавили, и всё — кто-то другой уже передумал — «я подожду».

Украина, Киев или та же либеральная часть России должны предпринимать какие-то шаги в этом плане. Над проблемой прав человека в Крыму должны работать совместно российские и украинские организации.

А сейчас они работают?

У нас есть коалиция украинско-российских организаций в которую входит порядка 40 организаций из Украины и России. Мы собираем в Крыму информацию, а дальше правозащитники состыкуются между собой в рамках коалиции и уже работают с конкретными кейсами. Это должно работать именно в таком режиме.