4 історії повернення на Батьківщину після депортації – погляд нового покоління 

В каждой семье крымских татар есть своя история и КрымSOS попросил поделиться ими четырех молодых людей. Они рассказали как узнали о трагедии своего народа и как это отразилось на их жизни.  

Нара, 34 года

В моей семье пять человек. После депортации мы жили в Узбекистане. В городе было много национальностей, но дети узбеков часто обзывали меня «татаркой» и «не чистой», били меня и убегали. Я же ничего не понимала. Тогда я мало знала о трудностях, пережитых моими бабушками и дедушками – нам об этом никто не рассказывал. Хоть с нами и жила прабабушка, она не хотела об этом говорить и вспоминать. 

О Крыме я слышала с самого детства – о нем говорили в семье каждый день: «вот, когда мы вернемся в Крым…». Я всегда мечтала и ждала этого момента. Представляла Крым солнечным, с морем и пляжами – именно таким он был на фото родственников. В какой-то момент мы наконец-то продали квартиру и уехали. Мы, трое детей и мама, ехали в поезде три или четыре недели в Крым. Так мы оказались в Акмесджите – Симферополь на крымскотатарском.  

Обустройство было очень сложным. Мы снимали маленькую квартиру, были ужасные бытовые условия. Я тогда спрашивала себя «Тот ли это Крым, в который я так хотела вернуться?». 

О депортации я узнала в школе, когда в классе изучали историю Украины. Тогда я была одна в классе крымской татаркой. Меня искренне удивило, что в программе есть темы «как татары на Запорожскую сечь нападали» и ни слова о депортации коренного народа Крыма. Одноклассники переглядывались, показывали на меня пальцем и в целом я чувствовала негатив, направленный на крымских татар. 

Именно тогда начала интересоваться и изучать, что же со мной и моей национальностью «не так». Так я узнала, что каждое поколение крымских татар от чего-то страдало. Переживали трудности высылки, репрессий, депортации, и покидания родины от преследований. Все время история повторяется с нашим народом, и никто из нас не может это остановить и все изменить.  Я живу с чувством несправедливости в отношении крымских татар – это как  сердце щемит от прочитанных и услышанных историй.

Важно не только напоминать об этой ужаснейшей трагедии, но и просвещать других об этом, ведь в Украине еще не все люди знают об этом преступлении. Помню, как студенткой ехала в троллейбусе после митинга посвященном Дню памяти жертв депортации крымскотатарского народа 1944 года. Когда мы проезжали мимо площади Ленина, часть пассажиров возмущались «вновь эти татары собрались и претендуют на что-то». 

Тогда я не выдержала и начала рассказывать им почему мы собрались, и чем эта трагическая дата для нас важна. В ответ услышала угрозы и оскорбления. Никто за меня не заступился. Не помню, что случилось дальше, но домой я ехала уже в другом транспорте не сдерживая слезы. Наверняка этот эпизод в своей жизни я не забуду никогда.        

Я сейчас живу в Киеве и занимаюсь общественной деятельностью – развиваю демократию. Вместе со мной в столицу переехал ковер моей прабабушки, он пережил несколько переездов и сейчас напоминает мне о семье.  

Хатидже, 27 лет 

Я исследователь и преподаватель, живу в Симферополе. Вернулась на родину  после учебы за границей и сейчас в поиске себя. 

О депортации я узнала лет в пять – начала вместе с родными ходить на ежегодные шествия 18 мая, которые завершались митингом на площади в Симферополе. Первыми о трагедии мне рассказали анам (мама) и рахметли бабам (покойный папа). Им было важно обозначить и объяснить важность и истоки этой траурной даты для детей с раннего возраста.

В детстве истории о депортации вызывали ужас и страх, было чувство несправедливости и большого удивления. Наше поколение было рождено на крови и поте наших предков, борьбе против насилия. Мое поколение, рожденное в Крыму не знало об этом. Только по рассказам и слезам родителей, бабушек и дедушек.

Межпоколенческая травма, воистину, существует. Она возможно ослабевает, но не теряет свою актуальность для разделения на “мы” и “другие”. Сейчас понимание первопричин и последствий депортации более осознанно, изучено и очевиднее, чем в юном, эмоциональном интеллекте ребенка. 

Я изучала документы и проводила исследование по депортации в университете, самостоятельно изучала истории и воспоминания насильно депортированных соотечественников. Признаюсь, была предвзята в своем исследовании. Но как тут остаться равнодушным? 

Считаю, что должны проходить памятные мероприятия ко Дню памяти жертв депортации крымскотатарского народа. Они дают символичность и важность памяти для своих, и для тех, кто ничего не знает об этом. Это элементарно повод рассказать по телевизору о событиях, мотивировать людей открыть отложенную о депортации книгу, прочитать пост в социальной сети. 

Эскендер, 39 лет 

У меня небольшая семья. Но есть традиция – передавать Коран от поколения к поколению. Оттуда я читаю дуа (молитва, обращение к Аллаху, – прим.ред) перед сном. 

Однако бабушки и дедушки не рассказывали сами о депортации, только если я специально расспрашивал. Хотя в детстве я мало этим интересовался, и насколько я помню – мои сверстники тоже. Понимание того, что это нужно знать, пришло позже.

Первые годы моей жизни в местах депортации. Но и они запомнились как светлое, счастливое, обеспеченное время.

Процесс возвращения был не таким как у всех. Отец был военным, и его как крымского татарина не переводили в Крым. Самой близкой точкой, в которую ему удалось перевестись, стала Донецкая область. В Крым мы переехали жить только в 1994 году, после смерти отца – обменяли квартиру в Донецкой области на жилье в Симферополе. 

У меня не было особых ожиданий, связанных с возвращением, так как произошло оно при трагических обстоятельствах. Этот период ассоциируется с жизнью без горячей воды, постоянным отключением электричества, письмами родным, звонками по телефону-автомату, для которых порой приходилось отстоять в очереди. Тогда были тяжелые 90-ые годы и часто на работу не брали, потому, что ты крымский татарин. 

Я понимаю, что последствия депортации до сих пор не преодолены. Как со стороны тех, кто приехал на место вывезенных крымских татар – им было удобно поверить всем мифам и поклепам, которые озвучивали в то время. Так и со стороны молодого поколения крымских татар – они так же, как и их родители, продолжают мыслить дискурсом жертвы. Но считаю, что памятные мероприятия ко Дню депортации важно проводить до тех пор, пока жив хотя бы один человек, который из-за депортации родился на чужбине и пережил возвращение.

Сейчас я живу в Киеве, а родители живут в Симферополе. С собой у меня есть еще одна семейная реликвия – платок с вышивкой, который достался моей бабушке от ее бабушки, а мне от нее. 

Сулейман, 31 год 

Приехал из Симферополя. Работаю юристом в международной компании. 

Я родился в Узбекистане. Из ярких рассказов тех, кто пережил насильственное выселение и конкретных примеров, я знаю, что первые годы после 1944 года были особенно тяжелыми. Ужасные условия вызвали тысячу смертей уже по прибытии в места «спецпоселений». В основном это были пожилые люди и дети.

Уже сейчас я понимаю насколько феноменальным является тот факт, что в депортации большинство смогли выйти на адекватный уровень жизни, по меркам того времени. И это несмотря на многочисленные ограничения, которые создавала советская власть. Нам запрещали получать высшее образование, целый ряд профессий, рабочих мест. Даже передвижения было существенно ограничено до 1956 года – чтобы выехать за пределы своего села было необходимо получить разрешение.

Моя семья вернулась в Крым, когда мне было три года. Поэтому я довольно рано начал понимать смысл слов «Батькивщина», «возвращение», «дом» (не только в смысле четырех стен и крыши над головой) и апатрид (лицо без гражданства, – прим.ред). 

Возвращение я воспринимал как новую игру. Пять суток, два поезда, новые места, новые лица, волнения. Считаю, что поколение наших родителей настоящие герои – они  смогли вернуться, не испугались полностью изменить свою жизнь. И все это без помощи тогдашнего государства: массовое возвращение началось в СССР в 1989 году.

Из моих наблюдений те, кто стал свидетелем депортации, переживали возвращения иначе и наверняка более сакрально. Я слышал несколько историй о том, как после возвращения люди целовали родную землю. Я видел лица и эмоции людей, которые  посещали свои бывшие дома, из которых их принудительно выселили. 

В 90% местное население относилась к нам враждебно. Конечно, этому помогала  советская пропаганда. О крымских татарах рассказывали как о «народе-предателе».  В детских садах,  школах мы встречали буллинг. Взрослые не могли найти работу по своей квалификации и образованию. 

Я помню нападения сверстников в детском саду и обвинения в какой-то неизвестной мне измене. Воспитатели на это никак не реагировали. Я мечтал только о покое, и чтобы  воспитатели прекратили заставлять есть и рисовать неудобной для меня правой рукой. 

Еще я мечтал о хорошем большом доме для семьи. Но воплощение этой цели затянулось на долгие годы – у нас не хватало денег и не было земли. Мы долго жили в недостроенном доме  в массиве, где другие крымские татары строили другие такие же жилища. Кроме этого, помню, что довольно часто соотечественники собирались в бригады, чтобы помочь друг другу в строительстве. Эта солидарность и взаимопомощь прочно запечатлелись в памяти.

Но вместе с тем  было также немало людей, которые искренне интересовались нашей историей, культурой, языком. Некоторые из них хорошо знали ситуацию. Другие хотели узнать, почему мы «оказались» в Крыму. В результате они хорошо понимали, что мы не просто «приехали» или «убежали» из Средней Азии, а вернулись домой.

Эхо депортации будет отзываться еще в других поколениях крымских татар. Даже на подсознании есть его отпечаток. Иногда я ловлю вниманием 19.44 на часах и как чем бы я не занимался – вспоминаю об этой трагедии. Ведь это был не только геноцид, но и существенный удар по нашему языку и культуре. 

.