Начальник СИЗО Симферополя обвинил меня в том, что я проношу запрещенные вещи, после этого встречи с политзаключенными прекратились — Климент

Сколько приходов существовало в Крыму до оккупации?

49 религиозных организаций было зарегистрировано в Крыму до 2014 года. Эти 49 организаций включали в себя приходы, братства, миссию и монастырь. Они покрывали территорию всего Крыма. На тот момент служило 25 священников. Кроме того, было приобретено имущество – около 26 сооружений, в которых располагались религиозные организации. В собственности управления епархии находились 2 объекта в Симферополе, 2 объекта в Первомайском, Раздольненском районах, Евпатории, еще два объекта в Керчи и в с. Балки – итого 9 объектов. Остальные помещения были в аренде или пользовании. Их передавали нам бизнесмены. По сути, на территории всего Крыма проходили богослужения и собирались украинские общины.

Что изменилось после 2014 года?

После 2014 года удар был задан по Севастополю и Симферопольскому району, село Перевальное. В течение первых 3 месяцев, с марта по июнь, закрылись эти две основные парафии. Они находились на территории воинских частей. К концу 2014 года закрылись приходы в Красногвардейске, Красноперекопске, в Сакском и Ленинском районах, на территории Большой Ялты. В результате на сегодня у нас осталось 9 приходов тех, где имущество было оформлено на управление Крымской епархии и в этих приходах проходят богослужения. Мы смогли сохранить приходы Православной церкви Украины на территории Крыма за счет объектов, которые находились в собственности епархии.

Сколько священников Православной церкви Украины сейчас служат в Крыму?

Сегодня на территории Крыма служат только 5 священников ПЦУ. Все остальные выехали на материковую часть Украины. Основная причина – опасность для семей и детей. Ведь до 2014 года практически все священники были с Центральной или Западной Украины. Дети священников были украиноязычные. Когда семья приезжала в Крым, мы пытались устроить детей в украинский садик или в украинские классы. После 2014 года началось сокращение и закрытие украинских классов, плюс началось психологическое давление на детей со стороны сверстников. Кстати, оно поддерживалось учителями. В школах создавалась такая атмосфера, чтоб украинские дети либо ломали свое “украинство” и переходили в русские классы, или покидали территорию Крыма. Семья отца Ярослава Гонтара уехала из Крыма именно по этим причинам. Дети отца Ярослава приходили домой побитые. У них вещи были порванные, рюкзаки. Учителя же закрывали на это глаза и оправдывали это.  

Есть ли со стороны оккупационной власти попытки склонить к сотрудничеству церковь или они нацелены ее искоренить?

Для идеологической картинки попытка оказать содействие в сохранении церкви со стороны крымской власти была в 2014-м. Но в 2015 году они уже охладели, и Руслан Бальбек со мной уже очень хамски разговаривал. В тоже время, в 2014 году именно Руслан Бальбек (он тогда был заместителем председателя так называемого Совета министров Республики Крым по межнациональным отношениям, в его ведении были религиозные объекты) несколько раз пытался организовать мне поездку в Москву. Совет министров Крыма даже приобрели билеты, чтоб мы с Бальбеком слетали в Москву, встретились с заместителем администрации президента. После этого для меня должен был загореться зеленый свет в сохранении наших приходов. Как пример, Бальбек поставил епископов католиков, которые смогли договориться в Москве. После чего из Москвы в Крым пришла «секретка», в которой была рекомендация содействия католической церкви в Крыму. Мы ни на какое сотрудничество не шли. Никаких прямых контактов с ФСБшниками у меня не было. Когда мне надо было самому с ними встретиться, они избегали встреч. У меня была одна единственная встреча с заместителем главы ФСБ по Крыму — заместителем по хозяйственной деятельности. Это случилось когда ФСБ пыталось построить на территории Крыма дома для своих сотрудников. Они присмотрели 3 га земли в районе ул. Киевской, там, где украинская гимназия. Это территории района Крымской розы, там, где сейчас идет большое строительство. Учитывая, что полгектара находилось в собственности управления епархии, город решил изъять у меня землю, потому что она передается ФСБ. Меня поставили перед фактом. Я тогда написал письма и начал требовать приема в ФСБ для того, чтобы они отказались от моей земли. Тогда мне этот заместитель сказал, что им церковная земля не нужна, и они будут искать себе другой участок. Потом пришло два письма, в которых было сказано, что ФСБшники от нее отказались и земля, до какого-то времени, оставалась за мной. Но год назад выяснилось, что эту территорию передали Римско-католической церкви. О том, что это земля принадлежит Кафедральному собору, знали все. Как крымские татары боролись за земли под Соборную мечеть в районе ул. Ялтинская, так мы в этот же промежуток времени боролись за земли под Кафедральный собор. Тогда Мустафа Джемилев и муфтий Эмирали Аблаев писали очень много писем, чтоб этот вопрос был решен. Прямой контакт с ФСБ был у моего священника Максима Вологдина, когда его в 2014 году пытались склонить к сотрудничеству. Это было сразу перед или после Пасхи. Весна была, где-то в апреле месяце. У ФСБшников с ним была длинная беседа. Я потом заставил его пересказать эту беседу в письменном виде. Из этого пояснения, которое дал мне священник, было ясно, что встречались они не один день и не один раз. После этого, со священником пришлось расстаться. Он выехал с территории Крыма для его безопасности и для моего спокойствия.

Были ли у вас встречи с представителями силовых структур по поводу крымских политзаключенных?

У меня была встреча со следователем ФСБ, который вел дело Евгения Панова. Адвокаты, которые вели его дело, обратились к следователю и он 4 раза давал разрешение на встречу. После подачи определенных ходатайств на встречу и с другими политзаключенными, с которыми сейчас уже не дают разрешения на встречу. Сейчас мне понятно, почему тогда разрешили встретиться с Пановым и почему эти встречи так быстро оборвались. Панов тогда отказывался подписывать материалы следствия. ФСБшники долго не могли заставить его подписать этот документ. Учитывая то, что уже были сроки передачи дела в суд, они решили, что может через священника он смягчится. Мы с Пановым не разговаривали ни по поводу его дела, ни по поводу его подписи. Комната небольшая, все пишется. Если я пришел как священник, то мы и говорили по вопросам, которые касаются священника. Панов продолжал отказываться подписывать документы, и мои встречи с ним резко прекратились. Но это произошло не просто так, а через скандал. Начальник СИЗО перед следователем ФСБ обвинил меня в том, что я незаконно проношу на территорию запрещенные вещи. Якобы после обыска, у всех, с кем я общался, находят запрещенные вещи. Это уже было серьезное обвинение, потому что, при следующей попытке попасть в СИЗО, было бы что-то спровоцировано, что я что-то проношу. На то время я оставил попытки попасть в Симферопольское СИЗО. Тогда мне стало действительно страшно. Но, потом возникло дело Володи Балуха. К нему мне было легче попасть. Я ходил к нему как общественный защитник. 

Публичные обвинения администрации колонии – это психологическое давление. Были ли еще подобные случаи?

3 марта, когда я ехал к Павлу Грибу, один раз — нормально, а второй раз — задержали. Тогда в один день было два заседания. Одно по Павлу, а второе – наши крымские татары. В коридоре суда мы общались с родственникам, с ребятами, которые приехали поддержать. Потом мы в зал суда пытались попасть. Конечно, это не осталось незамеченным. А потом через неделю задержали машину с адвокатами, которая ехала в Ростов. И тогда стало ясно, что эти движения начали ограничивать. Что люди или рискуют попасть за решетку, или из-за страха они не едут. Я анализировал ситуацию, ведь до того, как меня взяли, не было случаев, чтоб где-то в Ростовской области задерживали ребят, которые едут на суд. Я был первый, и, после этого, можно было отслеживать, что за день до суда в Ростове будут задержания. Все делается, чтоб из Крыма никто не выезжал. Ведь если посмотреть, большая часть процессов проходит в Ростовской области. В Крыму очень мало проходит. В Крыму доводят дела, которые открывались год назад. А все свежие дела сразу передают в Ростов. Они делают все, чтоб суды проходили в более закрытых режимах и более жестких условиях.

Какую роль в судьбе Крыма и политзаключенных играет международное сообщество?

Получается, что МИД Украины, президент от партнеров требует, чтоб они вводили санкции, чтоб они во всем мире воевали с Российской Федерацией, но сами ничего не делают для того, чтоб вернуть то, что у нас забрали. Если бы не международные организации и фонды, то не было бы адвокатов у политзаключенных, не было бы информационной и политической поддержки, потому что во всем этом денег государства Украины нет. С большим трудом правительство выделило по 100 тысяч (гривен) политзаключенным и то не всем. И для того, чтоб их получить нужно пройти 12 кругов ада, чтоб доказать что ты действительно сидел в русской тюрьме.

Больше о положении Православной церкви Украины в Крыму читайте в интервью Архиепископа Климента для QirimInfo.